Исторические зарисовки выходного дня

Представляем вниманию читателей цикл публикаций известного в Озёрске правоведа, историка, общественного деятеля Андрея Олеговича Агапова. Предлагаемые материалы - небольшие лингвоисторические экскурсы в далёкое (и не очень) прошлое нашей страны. Статьи интересны богатой фактологией, неожиданными выводами, а также и тем, что создают питательную среду для самостоятельных размышлений. Итак...

О версте коломенской

1.  Большое сомнение.

«Верста коломенская». Выражение старое, эмоциональное, ёмкое. Все понимают, что это есть высокий человек. При этом зачастую предполагают, что «верста»есть человек тощий и нескладный. Но где-то у меня в затылке сидит, что имеется в виду человек мощный, могучий.

Почему думают, что «верста» есть человек тощий? Наиболее распространённая версия происхождения «крылатого выражения» восходит к царствованию Алексея Михайловича «Тишайшего»(1645-1676 гг.), батюшки Петра Первого. Дескать, обозначил он верстовыми столбами «столбовую дорогу» от Москвы в резиденцию царя село Коломенское. А столбы поставили столь высокие, что по сравнению с другими верстовыми столбами они оказались великанами и произвели на народ неизгладимое впечатление. Потому «бодылей» и стали звать «верстами». Странно.

Если выражение стало «крылатым», то, стало быть, было глубоко по смыслу и эмоционально понятным широким народным массам. А что, тогда на многих дорогах кроме царской стояли вёрсты, чтоб было с чем сравнивать? При этом царе вёрсты стали ставить  впервые. Наверное, с царской дороги и начали. Да и начали-то, вероятно, не для измерения расстояния, а для обозначения царской принадлежности, поскольку столбы были с орлами (гербом).

Верстовой столб

Получается нескладуха. Вот люди ездили-ездили по дорогам третьестепенным. Уж и плевались они на вёрсты малые да кривые. А как выехали на дорогу столбовую царскую, да как узрели «вёрсты» высокие и прямые, тут и в изумление пришли. Ух ты!

Очень странно. Большинство народа практически никогда не выезжало за пределы своего поселения. «Где родился, там и пригодился». И чем же так мог поразить людей тонкий высокий столб, вкопанный на обочине дороги? Они что, деревьев не видели?

Если какое выражение имеет дурной гадкий смысл, то оно надолго не приживётся. Каждый раз, как произнесут, то последствия ни для кого сладкими не будут.

«Верста коломенская» не было ругательством, равно как не выражало презрение или пренебрежение. Обзовёт старшой человека «верстой», а тот драться и не полезет. А драться могли, даже любили. Руки каждый день трудом укрепляли. Могли так стукнуть, что и «дух вон». При этом у старшогоесли был почёт, то от того, что сказать сильно и умно умел. А у малых, кого «вёрстами» дразнили, были ручищи да кулачищи.

Многие слова сами за себя немало могут поведать. Про версту коломенскую есть возможность восстановить много и довольно точно. Сколько была в длину и в диаметре. Сколько весила. Как кололи, в какую толщину. Цветом каким была. По какому радиусу загибали. И даже с какой скоростью ходила. Но для этого надо вспомнить ремёсла и технологии наших праотцов. 

Так почему же так прижилась верста именно «коломенская»? И никакая другая. Почему именно её принимал весь народ и принимал с гротеском?

2. Как верста в умы врастала.

В речи наших прадедов слово «верста» применялось достаточно часто и имело несколько значений. С течением времени значения изменялись и расширялись.

Вероятно, само слово возниклоочень давно. Пахарь вёл борозду по полю, доходил до края, разворачивался и верстался (вертался) вспять (в сторону пяток). Пятки у нас там же, где были у наших предков. Опять оратайдоходил до края, опять разворачивался и опять верстался вспять. Вспаханное поле весьма напоминает свёрстанный для печати лист книги. Но тогда пахарь об этом не догадывался.

Точка разворота землепашца могла определяться межой, оврагом, опушкой леса, просто по усмотрению хозяина, если дальше простиралась свободная земля, - без разницы.

Путь пахаря от разворота до разворота и звался верстой. И поскольку поля были разными, а рельеф местности не размечен на квадраты, длина версты была своя не только для каждого поля, она могла быть разной для каждого отдельного прохода на одном поле. То понятие никак нельзя было применить для измерения расстояния.

Верста это был способ разметить местность. Одновременно с распашкой поля хозяин его как бы упорядочивал, размечал, верстал.

И это понятие версты возникло, наверное, с началом пахотного земледелия в очень древнее время. Надо же было пахарю как-то замерять свой труд, количество и время работы. Хотя бы для себя. Чтобы решить, уже можно отдохнуть да покушать, или «ещё пахать и пахать». Недаром мы сегодня говорим «наверстать упущенное» в смысле догнать в работе.И из этого выражения явно следует, что пахарь на вопрос «что делал?» отвечал «я поле верстал». А применительно к передвижениям, на вопрос «ты догнал уехавшего?»  мы версту не упоминаем.

Одновременно укоренялось понимание, что борозда, которая есть верста, это есть часть поля. Полезная хозяйственная зона. А то, что не верста, то за полем, то бесполезная часть земель или чужая.

В те очень далёкие времена практически каждый пахарь был и плотником. Если сам себе дом и скотный двор не поставит, то кто срубит?

Сегодня леспромхоз заходит на участок, проводит сплошную или близкую к тому рубку и, оставив страшный лунный пейзаж, вывозит штабель стандартных по длине брёвен. Очень много веков было не так.

Летом крестьянин занят полевыми работами. Распахал, отсеялся, иди на сенокос. Уборка, сушка, обмолот, засыпка и т.д. Повезёт – два сенокоса. Потому, как если что упустил, зимой не наверстаешь.

Зимой хозяин свободен, а земля промёрзла и покрылась снегом. Пора лес рубить. Летом-то на телеге по лесу большую тяжесть не утащить. Только телегу на кочках и ветках поломаешь.

Чаще всего ровное прямое бревно даёт сосна. Она наш основной материал. Валили по деревцу, лишнее отсекали на месте. И на лошадёнке, один конец на саночки, другой волоком, не повредив даже ягодники, тащили в село.

Естественно, каждое дерево надо было оценить индивидуально ещё до рубки. Оценить по многим параметрам на предмет пригодности для задуманного дела. А когда повалишь, разметить, разверстать, разделить. Пенёк остаётся в земле. Вершинку с ветками отсекаем – не пригодна. Она даже на дрова не пригодна. Там смолы много. Вот начнёшь теми ветками и чурками топить, весь дымоход обрастёт толстым жирным слоем. И потом полыхнёт, да так полыхнёт, что и не потушишь. И колоть сучковатую вершинку на дрова практически невозможно. Они и сегодня не редко прямо штабелями в лесу лежат: вывозить смысла мало.

Однако, прямое и без сучков брёвнышко в заданную длину (например, стена избы) берём. Вот эта часть полезная, часть хозяйственная, часть мерная, она и есть верста.

На избу, овин или амбар бревно рубили в заданную длину сразу в лесу. Нет смысла таскать на двор лишнюю тяжесть и там рубить ещё раз. Бревно ещё и потому звалось верста, что было размечено в заданный размер.

Развивалось и столярное дело. Надо же было кому-то делать столы, лавки, двери и т.д. Стол, на котором производилась разметка деталей, назвали верстак. На этом же столе детали подгоняли друг к другу. А то ведь косяк не встанет в проём, а дверь в косяк. Появилось понятие, что верста это ответная деталь, именно сюда замеренная и притёсанная. Прижилось выражение про людей: «она (он) тебе не верста», в смысле не пара.

С верстака же пришло выражение «прогнать версту» - провести линию, прочертить.

Одно слово применялось к нескольким видам деятельности. Размечать – верстать. Собирать стол, шкаф – тоже верстать. Возможно потому, что применялась подгонка деталей, т.е. всё же элемент разметки.

Сегодня мы верстаем строительные сметы, макеты газетной страницы, другое. Кстати, когда мы применяем это хитрое слово к строительным сметам, мы намекаем на их истинную объективную обоснованность.

Когда Российская империя озаботилась государственными дорогами, тоже встал вопрос измерения расстояний. Начал Алексей Михайлович, продолжил Пётр Алексеевич. Измерения нужны для размещения почтовых станций с конными дворами, расчёта времени доставки корреспонденции, перемещения войск и т.д., а паче того, для контроля за государственными чиновниками. Сколько времени извёл в дороге и не болтался ли где не по делу. Вот уж контроль Пётр любил особо. Ввели версту как меру длины 500 саженей, примерно 1,072 км.

На местности по обочинам дорог стали вкапывать столбы. Потом их стали красить в чёрно-белую полоску, чтоб были видны и в темноте с деревьями не путали. Та верста оказалась четырежды верста: как мера расстояния, как бревно полезное, как столбик стандартный мерный, как столбик развёрстанный (размеченный) в чёрно-белую полоску.

Которая же из вёрст была «коломенская»?

3. Откуда имя славное?

Теперь необходим экскурс в происхождение названия «Коломна». Село Коломенское, где, быть может, поставили первые столбы, резиденция Алексея Михайловича, по историческим исследованиям возникло в результате побега жителей поселения Коломны от нашествия монгольского хана Батыя. Нашествие случилось в 1238 году. Вероятно, это правильное предположение. Но село ли царское дало имя версте? Оно было интересно и доступно узкому кругу приближённых. Резиденция царя - вовсе не общенародное достояние.

Название пришло от поселения, условно с 1177 г. города, Коломна. О происхождении этого названия  есть с десяток научных версий и несколько юмористических. Это граница, край, богата  рыбой, окружена реками, извилистая река, ломали (добывали) камень, прилегает к менку (рынку), угро-финская могила «колм» (холм) и т.д. Даже историк Карамзин весьма едко пошутил, будто название произошло от итальянской фамилии аристократов Колонна. Не исключено, что смеялся над забывчивыми. Сегодня предпочтительных версий несколько. Специалистами проведены исследования, которые никак не назовёшь поверхностными или безграмотными. И всё же ни одна из версий не стала бесспорной.

Интересно, а что в этом поселении полезного и широко известного делали? А в(на) других коломнах делали не то же самое?

Одна подсказка изображена на картах Московской и Тверской областей. Коломна стоит при слиянии Москвы-реки с Окой к югу от Столицы. А к северу, всё на том же древнем водном пути, близ Вышнего Волочка расположено селение Коломно. Неужели и там тоже финская могила проплывала?

Вторая подсказка ходила по рекам России до 19 века включительно. Звалась она «коломенка». Это было плоскодонное речное судно. А применялась она в различных размерах и модификациях со времён настолько древних, что даже предположить страшно. И не потому так звалась, что сделана в Коломне, а потому, что была отдельным типом речного судна. Точнее, семейством речных судов с единой типовой особенностью.

Названия, как правило, отражали конструкцию судна. Сказал «долблёнка» и всем понятно, что ты имеешь в виду лодку, выдолбленную из цельного бревна. Не надо искать на карте Долбограда, где редкостныедолбуны сумеют выдолбить для Вас долблёнку.Везде её делали, пока умели. Отступление небольшое требуется.

Долблёнка – вовсе не примитив. Относительно недавно археологи откопали в Англии одноместную дубовую долблёнку производства 800-х годов н.э. грузоподъёмностью 60-70 кг. Так то не лодка, смотреть стыдно. А вот что остяки творили по Енисею, какие они долблёнки на 10 человек из осины разворачивали, как они толщину борта 10-12 мм выдерживали, так то есть великое мастерство. И далеко не всякий современный инженер то великое мастерство освоит.

Остяки жили в чумах, капитальные дома не строили. Лес имеет свойство достаточно быстро истощаться. Пришли люди, повыбили, повывели, распугали зверя – надо менять место стоянки. Многие северные народы кочевали на оленьих упряжках, нартах. А остяки кочевали по рекам, на лодках-долблёнках. Делали и охотничьи одноместные лодки. И были они настолько лёгкими, что человек запросто таскал их на себе на озёра, старицы, притоки, где было что испромыслить.

Если назвать какое-либо типовое судно по имени города, например, «московка», никто никогда Вас не поймёт. В любом славном городе и даже селе не запрещалось делать расшивы, дощаники,  струги, барки, шитики и десятки других посудин.В Коломне тоже всякие суда делали. Сказал бы заказчик: «мне нужна коломенка». И её могли сделать хоть в Архангельске, хоть на Урале в любой доступный размер и даже под предполагаемую реку (маршрут). На фотографиях, в сохранившихся рисунках и моделях коломенки не похожи одна на другую. Уральские были в два раза короче коломенских, зато толще и грузоподъёмнее. Бывали коломенки с мачтой и парусом, с палубной надстройкой, а то и двумя, с рулём кормовым и поносным (носовым), с огромными веслами потесями, а бывали и без всего этого в разных сочетаниях. Бывали с палубой сплошной или разрывной, с льялом (открытым трюмом) и конём (крышей) над ним. Понятно, что не форма или комплектация корабля и не место производства Коломна определили название. Хотя, коломенки из Коломны имели свой фирменный острый нависающий нос. Свой стиль. Все суда несколько разные, но все они суть «коломенки».

На Урале по реке Чусовой в XVIIIи XIX веках коломенками называли суда, предназначенные для вывоза с заводов железных изделий. Естественно, не потому, что их заказывали в очень и очень далёкой Коломне. Их делали тут же на заводских прудах. Из чего?

Вот третья «замыкающая круг» подсказка.  Из «коломенного» прямослойного толстого соснового леса. Бревно коломенное - пригодное к расколу. Прямослойную древесину без сучков имеют только очень зрелые деревья. Может, вот она, «верста коломенская», т.е. бревно огромное коломенное?

Правильно! Но это не полный ответ. Верста-то всё же «коломенская» а не «коломенная». И ошибки в произношении тут нет.

Кругляк кололи на доски, на брус;из досок, бруса и брёвен на деревянных гвоздях (их сегодня «нагелями» называют) собирали речные корабли. Оттого они и «коломенки», что набраны из колотой доски. Делали по тем же технологиям, что были освоены на Руси века назад. Делали фактически те же мастера с детьми и внуками, что пришли с центральной России за Демидовыми на Урал.

История с лесом многократно повторяется везде, куда приходит человек. Да, на Урале понаставили пильных мельниц и доску пилили. Так то потом. Вот сначала извели весь лес прямой прямослойный коломенный, потом пришлось «второй сорт» на доски распускать. Потом пришлось лесоводов учиться в Англию засылать. А технология раскола настолько проста и эффективна, что пока есть что колоть, разоряться на лесопильни нет никакого смысла. Гром не грянет –барин копейку на новое производство не даст.

Для пильной мельницы надо найти подходящую реку. Не слишком большую (всё снесёт) и не слишком маленькую (работать будет неделю в год). Для пильной мельницы надо насыпать запруду (землю на телегах долго возили), да не простую, а слоёную. С гидроизолирующими слоями из глины, которую тоже надо найти в пределах доступности. Поставить слив и колёса водобойные в коробах, чтобы льдом не обмерзали. Над ними – надстройку. От неё привод из брёвен (похож на карданный вал автомобиля с крестовинами) на лесопильню в помещение, на пилы сложные дорогущие. Не скоро это всё делалось. А как сделалось, пришлось таскать на лесопильни тяжёлые брёвна. Раньше-то материал прямо в лесу кололи, вывозили на плотбище (место строительства кораблей) готовые доски.

Пильные мельницы ставили и на готовых заводских прудах, где они отнимали воду у главного железного производства: вода поднимала тяжёлые молоты для битья железа. Лесопильни – мера вынужденная и растратная.

Под Москвой тоже когда-то доброго леса хватало, даже кремли дубовые рубили. Однако, прямой дельный дуб за сто лет не вырастить. Давно уж «днём с огнём» ни единого бревна не сыскать. В Европе, где население издавна селилось погуще, в средние века за срубленное дерево простолюдину голову секли. Где людей становится много, там деревьев мало. Что и отображено в романе О. Бальзака «Крестьяне» из цикла «Человеческая комедия».

Оружейного мастера Акинфия Демидова царь Пётр нашёл в Туле и отправил на Урал ставить железоделательные заводы. От Тулы до Коломны, центра кораблестроения, по прямой примерно 200 км. Где-то в той местности Демидов себе мастеровых и набирал.

Кстати, Акинфий на Урал не с простого ума двинулся. Был он не молод и не беден. Нужды в риске не испытывал. Да, была милость царская, полномочия широкие. Да только ранее царь под Тулой лес рубить заповедал. И тульский железный бизнес без уголька стал хиреть. От такой напасти на разрешённый Урал двинулись сотни и сотни толковых мастеровых. Никого не пришлось уговаривать, платить подъёмные. Сами шлии не пожалели. Жили сытно, жили вольно. Мастерством на жизнь достойную зарабатывали. Многие одновременно и крестьянствовали (имели пропитание), и на заводах сезонами работали (имели деньги).

А мастерство не растеряли, и не только железное. По Чусовой подряды на строительство барок-коломенок брали крестьянские семьи! И не смотря на то, что одна большая барка могла потребовать около 300 дельных брёвен, крестьяне одной или несколькими семьями за зиму успевали барку изладить и оснастить к выходу.

Коломенки умели строить не только отдельные корабельные мастера, но и многие из народа. Это ремесло было весьма востребовано и широко распространено. Готовая барка к концу XIX века на заводе стоила 500 рублей, а корова 10. И за год простой пахотный крестьянин зарабатывал 8-12 рублей. Зимой крестьянину при железном производстве можно было топором «срубить» очень и очень неплохо.

Интересно, не оттуда ли пошло жаргонное выражение «срубить денег»? Ведь сколь-либо разумного ответа на этот вопрос на сегодня никто не дал. А многие из тех, кто зимой срубил денег, летом с «железными караванами» на ими же построенных коломенках ходили до Нижегородской ярмарки («кошелька России»), до Москвы и даже до стольного города Санкт-Петербурга. И казали себя не без куражу, и «пускали пыль в глаза» тысячам людей. Было, на что разгуляться.

Суда помельчебарок стоили меньше, зато были весьма востребованы по всем рекам России. И редко какая коломенка ходила 10 навигаций. Пропиток древесины не применяли, красок тоже. Лодки подгнивали и приходили в негодность.Поэтому потребность в новых лодках была постоянной.

Явно, что коломенки знали, понимали и умели делать широчайшие круги населения всей России. Это знание-умение было народным достоянием. Оттого «версту коломенскую» могли различить и глубоко сознавали в любом селе на всей территории России.

Конструктивной и технологической основой коломенок служила колотая доска, что шла в первую очередь на днище, которое набирали из мощных «лыжин». Колотая доска для водного дела лучше пиленой. У неё меньше разрывов волокон. Она медленнее набирает влагу и медленнее отдаёт, её не ведёт, она более стабильна и долговечна. Она существенно прочнее пиленой, можно ставить тоньше и легче. Она твёрже. Она меньше истирается на волоках и о дно мелких речек.

Коломенка не имела традиционного силового набора морского судна. Не имела киля и шпангоутов. Аналоги подпалубным бимсам были. Бимсы на морских судах это балки, что стягивают верхние концы шпангоутов. На них стелют палубу. На коломенках верхние части вертикальных брёвен (они «огнивами» справедливо звались) соединяли балками «озами». Возможно, правильнее писать было «узы», т.е. соединение. Они нужны, чтобы груз борта не развалил.

Конструктивной основой являлось мощное днище. С него начинали, к нему всё и крепилось. Его набирали из доски самой широкой и толстой колотой из деревьев старых, фактически «каменных». А вот когда борта загибали, крепили бортовины и поясья, то тут опять смотрели преимущества доски колотой, но из деревьев помоложе гибких. Ровная колотая доска гнулась ровно и держала мёртво. А пиленая доска по сучкам лопалась и «прощевай» высокий заработок.

Сегодня охотники промысловики в Сибири делают для себя лыжи из колотой еловой доски (плотность 0,48). Они вдвое легче клееных магазинных. Они прочные, жёсткие в меру, упругие. На носке они могут быть толщиной 2 мм, но охотника держат и не ломаются. А всё потому, что лыжа цельная прямослойная, предельно из свойств древесины прочная.

Примерно такой и была колотая доска. И производить её не столь сложно. И дорогая пильная мельница не требуется. Она лучше, но … делать её можно только из очень качественного материала, пока он не иссяк.

На реках необходимы плоскодонные лодки. Только они по мелям везут относительно легко и много. А тут вокруг Коломны и Коломно главные маршруты важнейших речных водных путей как раз рядом. Все волоки и мели рядом. Плоскодонные лодки коломенки были необходимы именно в этих местах и со времён незапамятных.

Чусовская барка коломенка конструктивно была подобной коломенке подмосковной коломенской. Существенные отличия: была вдвое короче, шире и без  длинного нависающего носа. Оно и понятно.

Если в тиховодной Коломне можно допустить долгое относительно рыхлое наборное днище, то на Урале под загрузку тяжеленным железом (плотность 7,83) на буйной реке только короткое жёсткое цельное. Не выше длины колотой доски. Кстати, исторически зафиксированная длина барки 19 метров называет нам предельную длину бревна коломенного. Значит, лыжины на днище достигали где-то 17-18 метров. Примерно то и видим, когда сегодня повезёт найти сосну большую боровую.

Плюс уральская сплавная коломенка должна была быстро крутиться (менять курс) на бурных закрученных струях. Потому не тонкая длинная, но округлая. И без всяких длинных носов.

В 1731 году уральский горный инженер Никифор Клеопин написал докладную записку: а «способу в том, чтоб носы были у коломенок высоки и востры – кроме только одной красы – нет». Выходит, до того уральские коломенки были востроносыми как коломенские, а после стали тупоносыми.

На весенний речной сплав для вывоза железа барка шла в «сопляках», - носовых и кормовых рамах из брёвен. Они смягчали удары о скалы-бойцы. Если бы делали длинный выходящий засопляки нос, его могло бы снести ударами о камни с явно очень нехорошими последствиями.

После сопоставления такой информации не остаётся возможности не догадаться, какой технологический процесс поучаствовал в формировании названия Коломны.

Может быть, судно коломенка дало название славному граду? Может, Коломна – матерь речных кораблей русских? Ан, нет!

(Продолжение следует ...)

Фото - с просторов интернета

Если вы стали очевидцем какого-либо события, присылайте сообщения, фото и видео на почту редакции panorama@ozersk74.ru, либо через форму добавления новостей, а также в нашу группу «ВКонтакте». Телефон редакции 5-94-14.